От Байкала на Хубсугул и Дархадский север «…Мы не кино снимаем, мы влюбляемся в жизнь…» (Из разговоров) …Неопознанная Монголия! Это определение возникло прошлым летом, когда путешествие по бескрайним монгольским степям стало бесконечным поиском ответов на многочисленные загадки монгольского образа жизни. Мне стало ясно, что человеку, родившемуся и выросшему вне этого вечного простора, не дано понять причин неспешности, не суетности монголов, их полного безразличия к плодам и благам, накопленным цивилизацией. Невозможно объяснить какая нить связывает через тысячелетия поколения монголов, позволяя им копировать в каждом новом поколении мельчайшие детали быта, суеверий, ритуалов, традиций, основ ментальности. Не найти инструмента для опознания этого характера, этой постоянной приобщённости к вечности! Все равно, что расстояние измерять разновесами или «алгеброй поверять гармонию». Не обнаруживаемая не вовлечёнными - Неопознанная Монголия! Экспедиция называется… Продолжая искать ответы на монгольские загадки, я снарядил небольшую экспедицию, которая в середине февраля 2004 года снова отправилась в Монголию. Костяк экспедиции составили: директор туроператорской компании «Байкал-Дискавери» Алексей Никифоров (он же разработал маршрут, и сам принял в ней участие), директор ООО «Время странствий» - фотограф Людмила Ерошенко, профессор географии СО АН Выркин В.Б. и небольшая киносъемочная группа из Челябинска. За две недели на трёх УАЗах с проводниками-монголами мы прошли более двух тысяч километров по абсолютному бездорожью. Мы обошли почти всё Юго-Восточное Прихубсугулье, степную зону в окрестностях Мурэна, а затем Дархатскую котловину от хребта «X» до перевала «Y». Не думаю, что нашли то, что искали. Но вот что увидели! Мы давно так живем Сказать, что монголы ходят в национальной одежде, все равно, что ничего не сказать. В своём толстом с большим запахом халате-дэли монголы ходят, скачут, пасут и режут скот, едят, спят, любят, делают новых монголов, сразу же одевают их в такой же халат, который уже никогда не снимают до конца жизни. Юрта - основное монгольское жилище, но в этих местах наряду с юртой у оленеводов – цаатанов можно встретить настоящий чум. И часто попадаются сделанные на скорую руку из тёсанных вручную бревен и досок какие-то деревянные коробки – дома небольшого размера, но с большими щелями, не утеплённые, без перегородок, без засыпки и отсыпок что называется, без руля и без ветрил. В центре любого жилища небольшая, жестяная печь типа «буржуйки», требующая буквально вагоны дров, которую и зимой, и летом топят круглосуточно, ибо тепло от неё держится только тогда, когда она проглатывает поленья. На этой же печи и готовят пищу, вставляя полушарие большого котла-казана в круглое отверстие сверху. Еда неприхотлива. Главное – монгольский чай (цай). Сначала в закипающую в казане воду добавляют предварительно истолченную в ступке щепотку плиточного чая . Затем многократно перемешивают, набирая ковшом воду и выливая снова с полуметровой высоты. Затем этой горячей водой растворяют немного желтоватой каменной соли и добавляют чуток молока. Полученный напиток, в котором явственно блещут жирные бляшки, то ли от молока, то ли со стенок казана, от предыдущего мясного бульона заливают в расписные, но видавшие виды китайские стеклянные термосы и пьют весь день , как сами, так и с гостями. Следующим главным блюдом являются «бууз» – большие пельмени с рубленым мясом внутри. Мясо рубится ножом вручную. Лук добавляется редко, соли немного, никаких специй. Эти бууз лепят, как правило, заранее, ещё с осени, замораживают и складывают в мешки. Готовят их на пару, для чего в тот же казан наливают немного воды, а в верхнюю часть казана вставляют круглую решётчатую пластину-сетку, на которую укладывают бууз, а затем закрывают крышкой. Пятнадцать-двадцать минут – и основная еда монголов готова. Если свежий (незамороженный) бууз раскатать, а в казан вместо воды залить масло, такой раскатанный и зажаренный во фритюре бууз называется «хужур», и едят его обычно летом . Рыбу почти не ловят и совсем не едят. У каждой монгольской семьи-скотоводов не менее трёхсот голов скота, а в степных районах не менее тысячи. Это, как правило, стадо коров и яков (сарлыков), отара овец и табун лошадей. Поэтому мясо является основной пищей. Картошку едят, если удается разжиться, сами не выращивают. Также не выращивают лук. Овощи употребляют нечасто и, в основном, в консервированном виде. Коров доят мало, из молочных продуктов едят козий или овечий сухой сыр - арул. Кроме чая, особенно летом, пьют кумыс –забродивший продукт переработки кобыльего молока. Каким-то образом умудряются гнать из сквашенного молока самогон. Но пьют монголы немного. И этим коренным образом отличаются даже от своих соседей – бурятов. Водка и самогон для монголов скорее священная ритуальная жидкость. Курят много и все, от «мала до велика.» И ещё очень церемонно, по строго определенному ритуалу нюхают табак. Кисет, расшитый золотыми нитями, с табакеркой из нефрита, опала, агата или яшмы – непременный атрибут любого монгола: от оленевода, живущего в чуме, до премьер-министра. А встреча двух монголов, после приветственного возложения рук на локотки друг друга и двукратного лобызания, обязательно сопровождается ритуалом нюхания табака из табакерок. Ни алкоголизма, ни наркомании у монголов нет, уклад жизни не меняется тысячелетиями. При этом многие монголы как сейчас .так и при «социализме» (так они называют время монголо-советской дружбы) много учатся в городах России, а сегодня уже и в Европе и в Америке. Но, получив образование и даже изучив языки, все равно, какой-то неведомой силой монгол вовлекается обратно в юрту, в чум, в свою неспешность, никому не завидуя и не стремясь изменить свой тысячелетний жизненный уклад новациями, увиденными в «далеких Палестинах». Даже когда в юрте есть чудеса цивилизации, например, дизельный электрогенератор «Хонда» или «Ямаха», понятно, что это скорее дань гостеприимству, ибо сами они вполне обходятся без технических чудес. Официальной религией монголов является буддизм, точнее его разновидность - ламаизм. Но буддизм для монголов - нечто внешнее, и, постоянно путая Будду с языческими духами – Бурханами, буддистские ритуалы монголы повсеместно заменяют основным священнодействием – шаманским обрядом. Песня шамана Шаманский обряд нам удалось увидеть дважды. Известная на весь сомон шаманка (женщины шаманят официально наравне с мужчинами) из Мурэна впадала перед нами в транс, возвращая оберегающего духа нашему проводнику. И в далеком оленеводческом стойбище в Дархатской котловине в чуме шаман по нашей просьбе общался с духами, чтобы они благословили нас в нашем путешествии и в нашей жизни. Всё начинается с угощения чаем, подношения сладостей и нюхания табака. Неспешный разговор о том - о сём. А в оправдание этой неспешности у печки просушивают бубен. Я думаю, что эта прелюдия нужна шаману для определенной психологической настройки аудитории и нейтрализации настороженности и недоверия. Затем идет облачение в специальный халат с множеством висящих вдоль спины и по бокам разноцветных сплетенных веревок, на халат также нашиты металлические колокольчики. Надевается головной убор с перьями и свисающими вдоль лица плетеными косичками. После этого шаман начинает походить на терьера, который поблескивает глазками из-под мохнатых бровей. Несколько ударов колотушкой в бубен, несколько танцевальных движений - и начинается обряд – театрализованное действие с песнями, плясками, уханьем и втягиванием со свистом воздуха через уголок рта , как будто для утоления невыносимой зубной боли. Каким-то нежным детским голоском неприхотливый речитатив выводится шаманом в полость внутри бубна и, резонируя там, явственно и усиленно доходит до аудитории. Редкие удары колотушки по бубну как бы сшибают этот мелодический речитатив, но он снова крепнет и снова разносится по помещению. Шаман, продолжая петь, топчется на месте, крутится, время от времени берет от своих помощников рюмочку водки или раскуренную трубку с табаком. Курит и выпивает, продолжает петь, крутиться, выстукивая из бубна мощные низкие звуки. Иногда поданная рюмка выплескивается на печку. Иногда, для того, чтобы шаман взял водку или табак, его помощнику необходимо издать характерный чмокающий звук, видимо, для того, чтобы шаман не спутал помощника со злым духом. Публика, а народу всегда очень много – дети, женщины, завороженно смотрят на все ужимки шамана, но при этом активно участвуют в самом действии, например: когда шаман бьёт вплетенными в халат веревками кого-либо, как бы изгоняя из него злых духов, публика радостно смеется и даже обсуждает между собой действия шамана. Т.е. это не благостный ритуал, а живое, заинтересованное общение между зрителями и находящимся в трансе шаманом. В некоторые моменты после очередной рюмки водки или быстрого кружения помощники шамана занимают позицию, позволяющую обеспечить безопасность в случае, если вдруг шаман задумает падать. А когда шаман в полной отключке падал на пол, он всегда точно попадал в сильные руки своих помощников. И вообще, несмотря на очень небольшой пятачок, где все это происходит, и кажущийся транс шамана, все его движения очень точны и уверенны. Он ни на кого не наступит, никого не заденет без надобности развевающимися полами и кистями своего халата. Заканчивается все резким вскриком, ударами бубна и падением в беспамятстве, из которого помощники выводят шамана зажженным можжевельником, традиционной рюмкой водки и сигаретой. Я смотрю на электрический счетчик, прикрепленный к деревянной стойке, поддерживающей верхнее кольцо юрты. Обыкновенный такой счетчик, изготовлен в Голландии, где-нибудь пятнадцать-двадцать лет назад. За весь период шаманского обряда, несмотря на энергетические выплески и сонм посетивших юрту злых и добрых духов, диск счетчика крутился ровно, не замедляя и не ускоряя свои обороты. Электрическая лампочка наверху светила хоть и тусклым, но ровным светом. Конечно же я не включён в обряд. Для меня это театральное действо заранее срежиссированое, со строго определенной последовательностью. Для монголов песни и пляски шамана – это архетипы коллективного бессознательного, напрямую входящие в подсознание, вплетенные в чувственную основу человека и не вызывающие необходимости рассуждать по поводу искусственности ритуала. Он архаичен, он был всегда и помогал племени, роду, нации решать проблемы жизни, существования, взаимоотношений. У монголов вся их страна - каждая ложбинка, каждый перевал, камень, пещера, ручеек, населены духами. Или злыми, которых надо бояться, или добрыми, которых надо почитать. Шаман - реальный и безусловный посредник между человеком и духами. Он помогает людям договариваться с духами, выпрашивать у них прощения за нанесенные обиды и уравновешивать, воспроизводить гармонию существования монголов среди других людей и в природе. Поёт шаман детским голосом неприхотливую песенку. Стучит в бубен, кружится, пьет водку, курит табак. Бьет кистями своего халата того, кого надо спасти от гнева злых духов, впадает в беспамятство, очухивается от запаха зажженного можжевельника и продолжает, как все другие, пасти скот, пить чай, есть бууз, любить свою жену и детей, ничем не отличаясь от других монголов. И поэтому нет сомнения ни у кого, что он действительно общается с духами. Это у него дополнительная обязанность такая, общественная нагрузка, которую он выполняет профессионально, но бесплатно. Оленные камни И вдруг, преодолевая плавящий глаза свет красного закатного солнца и перевалив через очередной хребет, из горно-таежной зоны мы попадаем в ту степь, в ту бескрайнюю монгольскую степь, по которой путешествовали в прошлом году летом. И снова можно мчаться по бездорожью, по гладкой степной поверхности со скоростью около девяносто километров в час, захлебываясь от восторга и не пугаясь возможной встречи с какими-то другими автомобилями или людьми. И вдруг вот так прямо на скорости девяносто километров в час врубаешься в вечность. Оленные камни!!! Широко известное явление древней культуры, но малоизученное, дискуссионное, а здесь еще и нетронутое ни археологами, ни временем. Как бы там ни было, минимальный возраст этих артефактов – 2,5 – 3 тысячи лет. А здесь они прямо как из энциклопедического словаря. Очень четкие, графические, изысканные изображения оленей в летучем галопе с подогнутыми ногами и откинутыми назад рогами, с клювообразными мордами. Нет у науки объяснения этому феномену. Есть версии, споры, исследования. А вот эти Оленные камни, около которых мы ходим, к которым прикасаемся, даже неисследованы. Прекрасно сохранившиеся, без всяких раскопов, пронзительной красоты, очень современные рисунки, а за ними тысячелетия истории. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», говорил Гамлет. Прошло около четырёхсот лет, и ничего не изменилось. Так вперед, Номад! В дорогу, странник! И пусть изменяющиеся горизонты откроют тебе просторы мира. Нет границ для Номада, кроме небосвода, а каждая звезда на нём может стать путеводной... Монголия, февраль 2004
Рабин П.Б. |